Шеррилин Кеньон - Танец с дьяволом [Зарек и Астрид]
Эта история стала для нее последней соломинкой. После этого Астрид замкнулась в себе и твердо решила покончить со своей работой.
Никогда больше она не попадется на крючок мужского очарования! Ни улыбкой, ни шуткой ее не проймешь, она будет смотреть прямо в сердце преступника.
Артемида, впрочем, уверяла, что у Зарека вовсе нет сердца. Ашерон молчал — лишь смотрел на Астрид своим пронзительным взглядом, как будто говоря: «Я знаю, ты сделаешь правильный выбор».
Но какой выбор будет правильным?
— Просыпайся, Зарек! — прошептала она. — У тебя всего десять дней, чтобы доказать свою невиновность!
Трудно поверить, чтобы Зарек мог испытывать неописуемую боль. Казалось бы, еще в детстве, когда он был мальчиком для битья, к чему, к чему, а уж к боли-то он должен был привыкнуть! Боль — единственное, что неизменно в жизни раба.
Но сейчас у него жутко болела спина, раскалывалась голова, ныло все тело. Со стоном Зарек повернул голову, рассчитывая ощутить щекой холодный снег. Но снега не было. Наоборот, вокруг было удивительно тепло.
«Наверное, я умер», — подумалось ему.
Так тепло Зареку не бывало уже очень давно, даже во сне.
Однако, открыв глаза и поморгав, Зарек обнаружил, что напротив него в камине горит огонь, а сам он лежит, укрытый горой одеял, на широкой кровати. Нет, он определенно жив! И лежит в чьей-то чужой спальне.
Зарек осмотрелся. Спальня была выдержана в теплых земных тонах — бледно-розовый, золотистый, коричневый, темно-зеленый. Тщательно отшлифованные бревенчатые стены показывали, что хозяин дома хочет создать впечатление близости к природе, но в то же время сделать свою «избушку» теплой, удобной, защищенной от морозов и бурь.
Кровать, на которой лежал Зарек, — копия огромных кроватей конца XIX века. На тумбочке у изголовья старинный графин с водой и чашка из тонкого фарфора.
Кто бы здесь ни жил, ясно одно — денег у него куры не клюют!
А Зарек терпеть не мог богатеньких.
— Саша!
Зарек нахмурился, услышав мягкий мелодичный голос. Женский голос. Саму женщину он не видел — должно быть, она в соседней комнате; но неотступная головная боль мешала ему определить, где именно.
В ответ раздалось поскуливание. Должно быть, собака.
— Прекрати немедленно! — с мягким упреком сказала женщина. — Я тебе ничего плохого не сделала!
Зарек нахмурился, пытаясь понять, где же он оказался и что вообще происходит. За ним гнались Джесс и прочие — это он помнил. Он бежал от них, пока не упал в снег перед домом…
Должно быть, люди, живущие в доме, нашли его и занесли внутрь. Хотя Зарек не мог взять в толк зачем. С какой стати каким-то незнакомцам заботиться о нем?
Впрочем, неважно. Джесс и Танат появятся здесь с минуты на минуту. Не нужно быть профессором, чтобы найти его по следам, — тем более, кровь из него хлестала, словно из зарезанной курицы. Несомненно, кровавый след приведет их прямо к дверям этого дома.
А это значит, что надо отсюда убираться. И как можно скорее. Джесс не станет трогать ни в чем не повинных людей, но вот насчет Таната Зарек не сомневался: от него можно ждать чего угодно.
Перед его глазами вдруг вспыхнуло ужасное видение: горящая деревня, мертвецы, чьи лица искажены болью и ужасом…
Зарек поморщился. С чего он вдруг об этом вспомнил? Сейчас-то зачем вспоминать?
Быть может, это напоминание самому себе о том, на что он способен. И о том, что надо убираться отсюда. Чтобы не навредить тем, кто ничего дурного ему не сделал — наоборот, хотел помочь.
Как в прошлый раз.
Приказав себе забыть о боли, он медленно, с трудом, сел в кровати.
И в этот миг в спальню вбежала собака.
Да нет, не собака! Едва зверь, подойдя к кровати, издал низкое глухое рычание, Зарек понял — это волк! Матерый седой волчара. И, кажется, настроенный совсем не по-дружески.
— Вали отсюда, Тузик! — проворчал Зарек. — Я себе сапоги шил и не из таких, как ты!
В ответ волк оскалился так свирепо, словно понял его слова и готов был проверить их на практике…
— Саша!
В дверях появилась женщина — и Зарек замер.
Вот черт!..
Она была невероятно хороша.
Высокая — почти шесть футов, в белом вязаном свитере и джинсах. Волосы цвета светлого меда мягкими волнами ниспадают на хрупкие плечи. Белоснежная, будто фарфоровая кожа, нежный румянец, губы, словно лепестки роз, — как будто суровый аляскинский климат не имеет над ней власти. Но больше всего поразили ее глаза: светло-светло-голубые, почти прозрачные, задумчиво и отрешенно смотрящие куда-то в неведомую даль.
Женщина шла, выставив руки перед собой; и по тому, как, войдя в комнату, она принялась привычными движениями отыскивать на ощупь своего домашнего питомца, Зарек догадался: она слепа.
Рыкнув на него в последний раз, волк потрусил к хозяйке.
— Вот ты где! — прошептала она, присев, чтобы его погладить. — Саша, как не стыдно рычать? Ты разбудишь нашего гостя!
— Я уже проснулся. Должно быть, поэтому он и рычит.
Она повернула голову на его голос, словно старалась его разглядеть.
— Прошу прощения. У нас не так часто бывают гости, и, боюсь, Саша не слишком вежлив с незнакомцами.
— Ничего страшного. Я и сам такой.
Все так же вытянув перед собой руки, она подошла к кровати.
— Как вы себя чувствуете? — спросила она, проведя рукой по его плечу.
Зарек скривился, ощутив прикосновение теплой мягкой ладони. Нежное. Утешающее… Только этого не хватало! От этого что-то содрогнулось у него внутри — что-то столь глубоко запрятанное, что уже много сотен лет он о нем и не вспоминал. Мало того — некая часть тела, возбужденная близостью красивой женщины, восстала и властно потребовала внимания.
Да и вообще он терпеть не может, когда его трогают!
— Так, вот этого не надо!
— Чего не надо? — не поняла она.
— Хватать меня руками.
Женщина отступила на шаг, непонимающе моргнула.
— Я познаю мир на ощупь, — мягко объяснила она. — Чтобы что-то увидеть, мне нужно это потрогать.
— Ну… у каждого из нас свои проблемы.
Перекатившись на другую сторону кровати, Зарек встал. Оказывается, он лежал в одних трусах — не считая бинтов. Выходит, она раздела его и перевязала его раны. От этой мысли ему стало как-то не по себе. С чего она так о нем заботится?
Прежде, когда ему случалось страдать от ран, никто за ним не ухаживал. Никто, никогда. Даже Ашерон и Ник в Нью-Орлеане, когда он был ранен, просто отвезли его домой и оставили отлежаться.
Что ж, и на том спасибо. Возможно, они проявили бы больше участия, будь он более дружелюбен.
